Министр обороны Лавон сознательно обманывал премьера и делал то, что считал нужным. Соответственно руководители министерства и высокопоставленные офицеры тоже не спешили принять во внимание позицию премьера.

Армия проводила боевые операции, не ставя в известность премьер-министра. Ему докладывали о них уже задним числом и часто говорили неправду. Не только арабы, но и премьер-министр Израиля узнавал о военных акциях израильской армии уже после того, как они произошли.

Один лишь начальник политической разведки Моссад Иссер Харел сообщал Шарету о планах военных, если узнавал о них сам. Моссад из ревности не хотела усиления военной разведки.

Мягкий Шарет не решался уволить министра, которого выбрал сам Бен-Гурион. Он пытался учить своего министра обороны приличным манерам, мягко выговаривая Лавону в личных письмах: «Система информирования премьер-министра о проблемах безопасности не работает. Какие-то вещи происходят, а я об этом не знаю. Я слышу сообщения радиостанции «Голос Израиля», читаю газетные статьи, но мне ничего не известно о происходящем. А я должен знать все факты».

Ястребиная позиция министра Лавона, его пристрастие к военным акциям стали смущать даже его ближайших подчиненных — начальника Генерального штаба Моше Даяна и генерального секретаря Министерства обороны Шимона Переса.

Оба были очень амбициозными молодыми людьми, оба имели собственные политические цели, оба считали своим единственным лидером Бен-Гуриона. К министру Лавону они относились без особого почтения.

Моше Даяну не нравилось, что министр замкнул на себя начальника военной разведки, который всегда подчинялся начальнику Генерального штаба. Причем министр старался вникать в оперативную работу. Он очень заинтересовался боевыми возможностями особого подразделения номер 131.

Министр заявил, что он сам станет руководить его работой. Это противоречило традиции: за все боевые действия отвечал начальник Генерального штаба.

После египетской революции в июле 1952 года, когда молодые офицеры во главе с Гамалем Абд-аль Насером свергли короля Фарука, Израиль пытался тайно установить диалог с Каиром, надеясь, что новые лидеры способны покончить с враждой и заключить мир с еврейским государством.

18 августа Бен-Гурион в кнессете благожелательно высказался в адрес одного из руководителей египетской революции генерала Нагиба и заметил: «Не было и нет каких-либо причин для политического, экономического или территориального конфликта между нашими странами. Напротив, сотрудничество между Израилем и Египтом помогло бы Египту преодолеть политические и социальные трудности, с которыми он борется».

Через неделю, 26 августа, в Нью-Йорке советский представитель в ООН Яков Александрович Малик принял советника постоянного представительства Израиля при ООН Гидеона Рафаэля. Разговор был крайне доброжелательным. Среди прочего Малик поинтересовался, в чем смысл обращения премьер-министра Бен-Гуриона с трибуны кнессета к Нагибу:

— Вы что, серьезно надеетесь договориться с этим военным диктатором?

Гидеон Рафаэль ответил:

— Я не могу ответить, если ли шансы, что призыв премьер-министра увенчается успехом. Пока ждем ответа египтян. Мы не считаем, что у нас есть право выбора режимов, с которыми мы должны быть готовы жить в мире…

С помощью парижских посредников были установлены каналы связи, хотя на прямые переговоры египтяне не шли. Насер уполномочил египетского военного атташе в Париже полковника Окаша и Абдула Рахмана Садека поддерживать контакты. С израильской стороны эти контакты поддерживали поверенный в делах Шмуэль Дивон и пресс-секретарь посольства во Франции Дан Авни Сегре.

Президент Соединенных Штатов Дуайт Эйзенхауэр послал тогда своего представителя на Ближний Восток с миссией мира.

Тот курсировал между Каиром и Иерусалимом. Однажды премьер-министр Израиля Бен-Гурион попросил американца посоветовать Насеру встретиться с ним, Бен-Гурионом: зачем разговаривать через посредников? Эмиссар передал его предложение Насеру. Тот ответил откровенно:

— Если бы мы встретились, мы, пожалуй, смогли бы за несколько часов достичь соглашения. Но это, вероятно, были бы последние часы моей жизни.

После смены власти в Египте враждебность к Израилю не уменьшилась.

Резолюция Совета Безопасности ООН от 1 сентября 1951 года с призывом к Египту не мешать израильским судам проходить через Суэцкий канал осталась невыполненной. А в конце 1953 года Египет перестал пропускать и суда третьих стран, если они везли груз в Израиль или из Израиля.

29 марта 1954 года представитель СССР в Совете Безопасности наложил вето на проект резолюции, призывавшей Египет выполнить резолюцию от 1 сентября 1951 года о свободе судоходства через Суэцкий пролив. Египтяне были счастливы.

Через полгода, в сентябре 1954-го, египетские власти захватили израильское судно, подошедшее к Суэцкому каналу, и конфисковали его. Экипаж отсидел в тюрьме три месяца прежде, чем ему разрешили вернуться на родину.

ООН не стала вмешиваться. Израиль чувствовал себя изолированным, одиноким, оставшимся без друзей.

Шарет считал, что нужно предпринимать дипломатические усилия, что-то делать в ООН, просить другие страны помочь Израилю. Но Организация Объединенных Наций мало чем могла помочь Израилю.

Министр обороны Лавон считал, что раз дипломатические меры не помогают, то надо готовиться к применению силы.

Шарет же все-таки полагал, что с египтянами можно о чем-то договориться. Идеально было бы заключить некий пакт о ненападении. Естественно, обязательным условием такого рода контактов было хотя бы некоторое доверие между израильскими и египетскими лидерами.

Шарет считал, что заключение мира с арабскими странами — это цель, которая не может быть достигнута быстро. Арабскому миру еще надо дать время оправиться от шока, вызванного внезапным созданием еврейского государства. Шарет считал, что Израиль должен быть терпеливым и ждать, пока не созреют условия для мира.

Моше Шарет вскоре убедился, что военное министерство не намерено проводить в жизнь его политику.

Нельзя сказать, что он был настроен против военных. Он гордился Армией обороны Израиля, которая сумела защитить страну. Он считал, что армия — гарант существования Израиля. Он не был пацифистом. Но ему не нравился авантюризм, который распространился среди некоторых молодых военных.

Рассматривая рискованные предложения военных, он видел больше «против», чем «за». Одни идеи были наивны и бессмысленны, другие просто казались бредом сумасшедших.

После жесткой полемики на заседаниях кабинета министров Шарету стало казаться, что в министре обороны Лавоне появилась некая сумасшедшинка. Лавон отказался от своих прежних миролюбивых идей и концепций и совершенно принял точку зрения молодых офицеров, которым не терпелось продемонстрировать силу армии.

В начале 1954-го Шарет пришел к выводу, что он должен уволить Лавона, но не решился сделать это. Он не хотел создавать для правительства лишние проблемы, потому что не мог открыто объяснить суть разногласий со своим министром: проблемы национальной безопасности нельзя обсуждать на публике. А как убрать министра без объяснения причин? Начальник Генерального штаба Моше Даян был еще одной проблемой для премьер-министра. Шарет хорошо знал Даяна, который в качестве военного командира Иерусалима участвовал в переговорах с Иорданией в 1948-м. Даян в качестве неофициального представителя Бен-Гуриона иногда приезжал на совещания в Министерство иностранных дел.